(1)После уро­ков де­воч­ки воз­вра­ща­лись домой все вме­сте.

– (2)Кать, ну рас­ска­жи, по­жа­луй­ста, как там Ан­ту­ан? — дёргала Дро­но­ву за рукав Ал­лоч­ка Лю­би­мо­ва.

– (3)Пока… никак, — вы­нуж­де­на была при­знать­ся та. — (4)Но ведь это толь­ко на­ча­ло!

– (5)Вы, дев­чон­ки, со­всем по­ме­ша­лись на Ан­ту­а­не, — рас­сме­я­лась Оля Авла­со­вич. — (6)Ан­ту­ан ска­зал, Ан­ту­ан по­смот­рел… (7)Как не­нор­маль­ные, чест­ное слово, будто на нём свет кли­ном сошёлся!

– (8)Можно по­ду­мать, тебе Клю­шев не нра­вит­ся! — на­смеш­ли­во ска­за­ла Таня.

– (9)Ни­ско­леч­ко! (10)А тебе? — лу­ка­во по­смот­ре­ла на неё Оля.

(11)Таня внут­рен­не вздрог­ну­ла, но опять во­вре­мя со­вла­да­ла с собой и от­ве­ти­ла:

– (12)Да так, с ума не схожу, как не­ко­то­рые… — (13)И она с лёгким пре­зре­ни­ем по­смот­ре­ла на Ал­лоч­ку.

(14)Лю­би­мо­ва дёрнула пле­чи­ком, но оправ­ды­вать­ся не стала.

– (15)А мне-то как «по­вез­ло», — рас­стро­ен­ным го­ло­сом по­жа­ло­ва­лась Лена Приж­няк. — (16)От этого Рябы с ума сойти можно.

– (17)Скажи «спа­си­бо», что тебя с Коз­ли­ком не по­са­ди­ли, — усмех­ну­лась Таня, и все де­воч­ки друж­но рас­сме­я­лись.

(18)Дома Таня пер­вым делом по­до­шла к зер­ка­лу. (19)Нет, она не из­ме­ни­лась. (20)Почти не из­ме­ни­лась. (21)Во вся­ком слу­чае, она не хуже, но и не лучше преж­не­го. (22)Не­мно­го вы­рос­ла по срав­не­нию с про­шлым годом, но во всём осталь­ном осо­бен­ных пе­ре­мен в ней нет. (23)Она всё такая же ху­дю­щая, блед­ная, с пря­мы­ми скольз­ки­ми не­по­слуш­ны­ми во­ло­са­ми, ко­то­рые не может удер­жать ни одна ре­зин­ка, ни одна за­кол­ка или за­вя­зан­ная лента. (24)Мама без конца пред­ла­га­ет до­че­ри по­стричь­ся, чтобы ей было легче и го­ло­ва вы­гля­де­ла ак­ку­рат­ней, но Тане не хо­чет­ся. (25)Если снять с волос ре­зин­ку, то они очень кра­си­во рас­сы­па­ют­ся по пле­чам и бле­стят.

(26)Таня вы­та­щи­ла из ящика пись­мен­но­го стола тол­стую тет­радь с Ди Ка­прио на об­лож­ке и на пер­вом чи­стом листе вы­ве­ла кра­си­вы­ми бук­ва­ми: «Таня Осо­ки­на. 7 „ А”». (27)Потом по­ду­ма­ла не­множ­ко и на внут­рен­ней сто­ро­не об­лож­ки на­пи­са­ла то, без чего ни одна дев­чо­но­чья ан­ке­та никем ан­ке­той при­зна­на не будет:

На «О» моя фа­ми­лия,

На «Т» меня зовут,

На «Л» по­дру­га милая,

На «…» мой луч­ший друг.

(28)После этого за­ме­ча­тель­но­го сти­хо­тво­ре­ния Таня на самом верху сле­ду­ю­ще­го чи­сто­го листа на­пи­са­ла: «На­пи­ши мне пись­мо, если тебе по­ня­тен этот адрес: Рев­ну­ю­щая об­ласть, Стра­да­ю­щий район, город Лю­бовь, улица Влюблённых, дом Тос­ку­ю­щих, квар­ти­ра Счаст­ли­вей­ших».

(29)Ин­те­рес­но, до­га­да­ет­ся ли один че­ло­век, что Таня ждёт по­сла­ние имен­но от него? (30)Если не до­га­да­ет­ся, то может про­явить себя на сле­ду­ю­щей стра­ни­це. (31)На самом её верху она на­пи­са­ла сле­ду­ю­щее: «Кто счи­та­ет меня своим дру­гом, может впи­сать первую букву сво­е­го имени в сти­хо­тво­ре­ние на об­лож­ке». (32)Таня пред­ста­ви­ла, как один че­ло­век впи­сы­ва­ет эту букву, и ей сде­ла­лось жарко.

(1)Мы сидели на майском берегу, под щедро распустившимся летним солнцем, у тонкой реки и быстрой воды. (2)Вода называлась Истье, а недалекая деревня – Истцы. (3)Вдруг Корин, друг отца, выступил с заманчивой идеей:

– Захар, а помнишь? (4)Мы с тобой катались на велосипедах через лес

в старые монастыри? (5)Давай сплавимся туда по реке? (6)На велосипедных колесах туда добираться полчаса. (7)А по речке часа за два, ну, за три спустимся. (8)Полюбуемся местными красотами.

(9)Вода в Истье была ласковой и смешливой. (10)Деревень вдоль реки не было.

– (11)Ты сплавлялся туда? – спросил отец.

– (12)В том-то и дело, что никогда, у меня и лодки нет. (13)А ведь очень любопытно было бы! (14)У монастырей, – продолжал Корин, – как раз нынче стоят лагерем знакомые археологи. (15)Они, во-первых, обрадуются нам, неожиданно спустившимся по реке, и, во-вторых, легко доставят нас обратно на машине.

– (16)На чём поплывём? – спросил отец.

– (17)Автомобильные камеры, числом две! – ответил Корин.

– (18)Сплаваем, сынок? – посоветовался отец.

(19)Мы спустили чёрные камеры в прозрачную воду. (20)Это было прекрасно: уже нежаркий, пятичасовой, такой милый и лопоухий день, блики на воде, стремительное скольжение вперёд. (21)Когда отец толкал колесо, я чуть повизгивал от счастья, которое переполняло меня.

(22)Река петляла, словно пыталась сбежать и спрятаться от кого-то. (23)Монастыри всё не показывались. (24)На солнце стали наползать вечерние тягучие тучи. (25)Появились комары. (26)Я стал замерзать. (27)Корин отстал. (28)Прошло, наверное, часа три или больше. (29)Налетел ветер, лес нахмурился и навис над нами, втайне живой, но ещё молчащий. (30)Отец решил идти вперёд: в лесу без спичек с ребёнком делать нечего, а назад, поди, уже добрые шесть часов ходу.

(31)Холод клокотал уже в груди. (32)Отец наклонялся ко мне и грел своими руками, грудью, дыханием.

(33)Ещё несколько часов мы двигались почти беззвучно, я старался не смотреть на возвышавшийся с обеих сторон лес, чтобы не встретиться с кем-нибудь глазами. (34)Мне было холодно и страшно.

– (35)Посмотри-ка, вон видишь впереди огонёк? (36)И похоже это на окошко, – сказал отец.

(37)Я вцепился в этот огонёк глазами, как в поплавок. (38)Может, только через полчаса огонек стал явственно различим. (39)Он был впаян в чёрный дом, стоявший на высоком берегу. (40)Впервые за шесть или семь часов мы вышли на берег. (41)Берег был остро-каменистый, идти по нему я не мог. (42)Отец взял меня на руки и тихо пошёл вверх.

(43)Хозяином избы оказался дед, поначалу смотревший на нас с опаской. (44)Трудно в ночи довериться двум почти голым людям: мальчику, по груди и плечам которого была ровно размазана кровавая кашка из комарья и мошкары, и огромному мужчине.

– (45)Спускались к старым монастырям, думали, что по воде столько же, сколько посуху, – и не успели засветло, – пояснил отец.

– (46)Вы из Истцов? – догадался хозяин. – (47)Здесь река петляет так, что по воде до монастырей будет пять пеших дорог. (48)Заходите. (49)Куда ж вам с ребёнком!

(50)Меня уложили в кровать, отец закутал меня в одеяло. (51)В кровати было почти хорошо, мирно, сладостно. (52)Я всё ждал, что отец ляжет рядом и мир, отсыревший, чужой и шероховатый, как кора, наконец, исчезнет вовсе, а на смену придёт мир сонный и тёплый. (53)Рядом с папой никакие беды были не страшны.

– (54)Сынок, надо мне Корина искать, – сказал отец негромко. – (55)Мало ли что с ним. (56)А то лежит там дядя Олег, никто не поможет ему.

(57)Корин нашёлся на берегу, он подвернул ногу. (58)Отец разжёг ему костёр – он взял у приютившего меня деда спичек и сала. (59)Потом отец вернулся в нашу деревню, приехал за мной на велосипеде и отвёз домой. (60)Снова спустился по реке, забрал Корина.

(61)Прошли годы, а я до сих пор вспоминаю тот случай и будто слышу голос своего отца...

(1)В нашей паре я был ведущим, а Павлик ведомым. (2)Недоброжелатели считали, что Павлик был приложением ко мне. (3)На первый взгляд так оно и было. (4)Меня нельзя было приглашать на день рождения без Павлика. (5)Я покинул футбольную дворовую команду, где считался лучшим бомбардиром, когда Павлика отказались взять хотя бы запасным, и вернулся вместе с ним. (6)Так возникла иллюзия нашего неравенства. (7)На самом деле ни один из нас не зависел от другого, но душевное превосходство было на стороне Павлика. (8)Его нравственный кодекс был строже и чище моего. (9)Павлик не признавал сделок с совестью, тут он становился беспощаден.

(10)Однажды я на своей шкуре испытал, насколько непримиримым может быть мягкий, покладистый Павлик. (11)На уроках немецкого я чувствовал себя принцем. (12)Я с детства хорошо знал язык, и наша «немка» Елена Францевна души во мне не чаяла и никогда не спрашивала у меня уроков. (13)Вдруг ни с того ни с сего она вызвала меня к доске. (14)Как раз перед этим я пропустил несколько дней и не знал о домашнем задании. (15)Поначалу всё шло хорошо: я проспрягал какой-то глагол, отбарабанил предлоги, прочёл текст и пересказал его.

– (16)Прекрасно, – поджала губы Елена Францевна. – (17)Теперь стихотворение.

– (18)Какое стихотворение?

– (19)То, которое задано! – отчеканила она ледяным тоном.

– (20)А вы разве задавали?

– (21)Привык на уроках ворон считать! – завелась она с пол-оборота. – (22)Здоровенный парень, а дисциплина...

– (23)Да я же болел!

– (24)Да, ты отсутствовал. (25)А спросить у товарищей, что задано, мозгов не хватило?

(26)Взял бы да и сказал: не хватило. (27)Ну что она могла мне сделать? (28)О домашних заданиях я спрашивал у Павлика, а он ни словом не обмолвился о стихотворении. (29)Забыл, наверное. (30)Я так и сказал Елене Францевне.

– (31)Встань! — приказала Павлику немка. – (32)Это правда?

(33)Он молча наклонил голову. (34)И я тут же понял, что это неправда. (35)Как раз о немецком я его не спрашивал...

(36)Елена Францевна перенесла свой гнев на Павлика. (37)Он слушал её молча, не оправдываясь и не огрызаясь, словно всё это нисколько его не касалось. (38)Спустив пары, немка угомонилась и предложила мне прочесть любое стихотворение на выбор... (39)Я получил «отлично».

(40)Вот так всё и обошлось. (41)Когда, довольный и счастливый, я вернулся на своё место, Павлика, к моему удивлению, не оказалось рядом. (42)Он сидел за пустой партой далеко от меня.

– (43)Ты чего это?..

(44)Он не ответил. (45)У него были какие-то странные глаза – красные и налитые влагой. (46)Я никогда не видел Павлика плачущим. (47)Даже после самых жестоких, неравных и неудачных драк, когда и самые сильные ребята плачут, он не плакал.

– (48)Брось! – сказал я. – (49)Стоит ли из-за учительницы?

(50)Он молчал и глядел мимо меня. (51)Какое ему дело до Елены Францевны, он и думать о ней забыл. (52)Его предал друг. (53)Спокойно, обыденно и публично, ради грошовой выгоды предал человек, за которого он, не раздумывая, пошёл бы в огонь и в воду.

(54)Никому не хочется признаваться в собственной низости. (55)Я стал уговаривать себя, что поступил правильно. (56)Ну покричала на него немка, подумаешь, несчастье! (57)Стоит ли вообще придавать значение подобной чепухе?.. (58)И всё же, окажись Павлик на моем месте, назвал бы он меня? (59)Нет! (60)Он скорее проглотил бы собственный язык. (61)Когда прозвучал звонок, я подавил желание броситься к нему, признавая тем самым свою вину и готовность принять кару.

(62)Потом было немало случаев, когда мы могли бы вернуться

к прежней дружбе, но Павлик не хотел этого: ему не нужен был тот человек, каким я вдруг раскрылся на уроке немецкого.

(1)В детстве я ненавидела утренники, потому что к нам в садик приходил отец. (2)Он садился на стул возле ёлки, долго пиликал на своём баяне, пытаясь подобрать нужную мелодию, а наша воспитательница строго говорила ему: «Валерий Петрович, повыше!» (3)Все ребята смотрели на моего отца и давились от смеха. (4)Он был маленький, толстенький, рано начал лысеть, и, хотя никогда не пил, нос у него почему-то всегда был свекольно-красного цвета, как у клоуна. (5)Дети, когда хотели сказать про кого-то, что он смешной и некрасивый, говорили так: «Он похож на Ксюшкиного папу!»

(6)И я сначала в садике, а потом в школе несла тяжкий крест отцовской несуразности. (7)Всё бы ничего (мало ли у кого какие отцы!), но мне было непонятно, зачем он, обычный слесарь, ходил к нам на утренники со своей дурацкой гармошкой. (8)Играл бы себе дома и не позорил ни себя, ни свою дочь! (9)Часто сбиваясь, он тоненько, по-женски, ойкал, и на его круглом лице появлялась виноватая улыбка. (10)Я готова была провалиться сквозь землю от стыда и вела себя подчёркнуто холодно, показывая своим видом, что этот нелепый человек с красным носом не имеет ко мне никакого отношения.

(11)Я училась в третьем классе, когда сильно простыла. (12)У меня начался отит. (13)От боли я кричала и стучала ладонями по голове. (14)Мама вызвала скорую помощь, и ночью мы поехали в районную больницу. (15)По дороге попали в страшную метель, машина застряла, и водитель визгливо, как женщина, стал кричать, что теперь все мы замёрзнем. (16)Он кричал пронзительно, чуть ли не плакал, и я думала, что у него, наверное, тоже болят уши. (17)Отец спросил, сколько осталось до райцентра. (18)Но водитель, закрыв лицо руками, твердил: «Какой я дурак!» (19)Отец подумал и тихо сказал маме: «Нам потребуется всё мужество!» (20)Я на всю жизнь запомнила эти слова, хотя дикая боль кружила меня, как метель снежинку. (21)Он открыл дверцу машины и вышел в ревущую ночь. (22)Дверца захлопнулась за ним, и мне показалось, будто огромное чудовище, лязгнув челюстью, проглотило моего отца. (23)Машину качало порывами ветра, по заиндевевшим стёклам с шуршанием осыпался снег. (24)Я плакала, мама целовала меня холодными губами, молоденькая медсестра обречённо смотрела в непроглядную тьму, а водитель в изнеможении качал головой.

(25)Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно ночь озарилась ярким светом фар, и длинная тень какого-то великана легла на моё лицо. (26)Я прикрыла глаза и сквозь ресницы увидела своего отца. (27)Он взял меня на руки и прижал к себе. (28)Шёпотом он рассказал маме, что дошёл до райцентра, поднял всех на ноги и вернулся с вездеходом.

(29)Я дремала на его руках и сквозь сон слышала, как он кашляет. (30)Тогда этому не придали значения. (31)А он долго потом болел двусторонним воспалением лёгких. (32)Эта ночь перевернула моё представление об отце.

(33)...Мои дети недоумевают, почему, наряжая ёлку, я всегда плачу. (34)Из тьмы минувшего ко мне приходит отец, он садится под ёлку и кладёт голову на баян, как будто украдкой хочет увидеть среди наряженной толпы детей свою дочку и весело улыбнуться ей. (35)Я гляжу на его сияющее счастьем лицо и тоже хочу ему улыбнуться, но вместо этого начинаю плакать.

(1)Всех женщин своей большой семьи, от бабушки до правнучки, прадед называл «доченьками». (2)Всех мужчин – «сыночками». (3)Последние годы он был совсем слеп, отличал только свет от тьмы: видел окно, горящую лампу. (4)Разговаривал он мало, но постоянно что-то шептал так тихо, что было почти неслышно. (5)Видно было только, как двигаются седые усы над провалившимся ртом – за это звали его дети дедом-шептуном.

(6)Братья ходили в школу, все взрослые были на работе, а Дина, самая младшая в семье, оставалась с прадедом. (7)Когда брату Алику исполнилось десять лет, прадед подарил ему часы. (8)Это был невиданно богатый по тем временам подарок. (9)Часы были на тонком коричневом ремешке, формой напоминали кирпичик, у циферблата было торжественное выражение лица.

(10)Ни у кого в классе часов не было. (11)А у Алика были. (12)Каждые пять минут он смотрел на часы и всё удивлялся, какие же минуты разные: некоторые длинные, еле тянутся, а другие быстрые, проскакивают незаметно. (13)Вечерами Алик заводил часы и клал их рядом с кроватью на стул. (14)Сколько Дина ни просила, он не давал их даже подержать.

(15)Однажды утром, недели через две после того как подарили часы, Алик ушёл в школу, оставив часы на стуле возле кровати. (16)По дороге он спохватился, но возвращаться было некогда.

(17)После завтрака Дина обнаружила часы. (18)Она осторожно взяла их и надела. (19)Прадед покачал головой.

(20)Во дворе Дину окружили ребята.

— (21)Это Алькины часы, — говорили они.

— (22)Нет, мои! – врала Дина. – (23)Наш прадед был часовщиком, пока не ослеп. (24)У него таких часов сто штук. (25)Он и мне подарил.

(26)Девочка побежала на задний двор. (27)Там ребята играли в волейбол. (28)Она попросилась, её приняли неохотно. (29) Играть толком она не умела. (30)Дина подняла руки с растопыренными пальцами и стала ждать, когда мяч шлёпнется о них. (31)Наконец долгожданный мяч, направленный чьей-то завистливой рукой, с силой ударился о запястье. (32)Часы брызнули в разные стороны: отдельно механизм, отдельно стёклышко. (33)С жалким звоном оно стукнулось о землю и подскочило, сверкнув на солнце.

(34)Была первая весенняя жара, липы стояли в новой листве, как свежевыкрашенные. (35)Казалось, что деревья остолбенели перед случившимся несчастьем. (36)Зажав в ладони то, что осталось от часов, Дина медленно поднялась на крыльцо, прошла сквозь облако солнца, лежащее на ступенях, в прохладную темноту. (37)Она не плакала, но было так тяжело, как будто она несла на спине мешок картошки. (38)Она долго колотила пяткой в дверь, прадед открыл. (39)Дина уткнулась носом в тощий дедов живот.

— (40)Ничего, ничего, доченька, — сказал он, — не надо было их брать.

(41)И слёзы наконец брызнули, как брызжут в цирке у клоунов, сильной струёй. (42)Она сунула в маленькую сухую руку прадеда стёклышко и механизм. (43)А когда все слёзы, которые были, вылились, она крепко уснула.

(44)Когда Дина проснулась, прадед сидел за столом, а перед ним стояла фарфоровая коробочка с инструментами: пинцетами, щёточками, колёсиками и круглым увеличительным стеклом. (45)Дина подошла к нему на цыпочках и прижалась к острому плечу. (46)Он засовывал ремешок в ушки целых часов.

— (47)Деда, ты починил? – не веря своим глазам, спросила Дина.

—(48)Ну вот, а ты плакала. (49)Стёклышка нового у меня нет. (50)Здесь трещинка маленькая, видишь?

— (51)Вижу, – шёпотом ответила Дина. – (52)А ты? (53)Скажи, ты не слепой, да? (54)Ты видишь?

(55)Прадед повернулся к ней. (56)Глаза его были добрыми и блёклыми. (57)Он улыбнулся.

— (58)Пожалуй, кое-что вижу. (59)Но только самое главное, – ответил он и зашептал, как всегда, что-то неслышное.

(60)Прошло много лет, и Дина мало что помнит из того времени. (61)Но то, что помнит, делается с годами всё ясней, и иногда ей кажется, что скоро она сможет различить, расслышать те слова, которые шептал её прадед.

1)В этом доме постоянно останавливаются и дают свои представления все приезжающие в наш город фокусники и другие заезжие артисты. (2)Сегодня около подъезда висят плакаты: «Чудо-художник рисует ногами». (3)Конечно, я жалобно прошу:

 —   (4)Ма-а-ма...

(5)И конечно, мы поднимаемся по лестнице. (6)В большой комнате  —   это зал представлений  —   перед маленькими подмостками стоят в три ряда стулья. (7)Народу немного. (8)Раздаётся звонок. (9)Кто-то играет на пианино. (10)Публика рассаживается на стульях. (11)На подмостки, где стоит большой мольберт и стул, выходит человек с измятой физиономией, он громко прокашливается и начинает говорить:

 —   (12)Почтеннейшая публика, сейчас вы, без сомнения, увидите величайшее чудо, необъяснимую загадку природы, художника, лишившегося обеих рук. (13)Художник этот научился рисовать ногами, и вы сейчас убедитесь в этом сами.

(14)На подмостки выходит высокий, стройный человек с симпатичным лицом. (15)Оба рукава его пиджака совершенно пусты сверху донизу, и концы рукавов заложены в оба кармана. (16)Это и есть безрукий художник. (17)Он кланяется зрителям без улыбки, с достоинством. (18)Художник садится на стул перед мольбертом. (19)Человек с мятым лицом вставляет кусок угля в пальцы ноги художника. (20)И художник начинает рисовать ногой. (21)Сперва на мольберте появляется что-то вроде извилистой речки. (22)По обе стороны её возникают деревья. (23)Нет, это не речка, а дорожка в лесу. (24)Потом из-за деревьев появляется солнце. (25)Всё.

 —   (26)«Дорога уходит вдаль...»,  —   объясняет художник,  —   это пейзаж.

(27)Потом он рисует ещё несколько карикатур. (28)Зрители смеются, хлопают. (29)Художник встаёт, нашаривает ногами туфли. (30)Помощник, показывая на рисунки, сделанные только что художником, предлагает желающим приобрести их. (31)Желающих не оказывается.

 —   (32)Недорого... (33)Купите!  —   предлагает помощник художника. (34)Художник стоит неподвижно. (35)Глаза его опущены. (36)Губы крепко сжаты.

 —   (37)А сколько?  —   вдруг взволнованно спрашиваю я.

(38)Мама очень решительно берёт меня за руку. (39)Помощник бросается к нам:

 —   (40)Дёшево...

(41)Я смотрю на маму умоляющими глазами.

 —   (42)Мамочка!..

(43)Мама платит тридцать копеек. (44)Художник подходит к краю подмостков, он говорит очень сердечно и просто:

 —   (45)Пусть маленькая барышня возьмёт рисунок «Дорога уходит вдаль...». (46)Когда я ещё был художником (а я был настоящим художником, прошу мне поверить!), это была моя любимая тема: «Все  —   вперёд, все  —   вдаль! Идёшь  —   не падай, упал  —   встань, расшибся  —   не хнычь. Все  —   вперёд! Все  —   вдаль!..»

(47)Рисунок художника углем на бумаге «Дорога уходит вдаль...», заделав в стеклянную рамку, повесили в моей комнате. (48)В течение ряда лет, когда я открывала глаза, я видела дорогу среди деревьев, из-за которых вставало солнце, и вспоминала слова художника: «Упал  —   встань. Расшибся  —   не хнычь. Дорога уходит вдаль, дорога идёт вперёд!» (49)Это были мужественные слова мужественного человека. (50)Увечье не победило его  —   он победил своё увечье. (51)Он не растерялся, не пал духом, он не просил милостыню, как просят калеки, он работал как мог. (52)Художник сказал мне свои замечательные слова как напутствие, а я запомнила их на всю жизнь как завет воли к сопротивлению. (53)Ох, как пригодились мне в жизни эти слова!

(1)Уж если кого Серый и выделял из класса, так это Наталью Лоскутикову. (2)В первую голову  —   за ум и отличные успехи.

(3)О самом Сером учителя говорили, что он способный, но учиться не хочет. (4)Версию эту Сергей полностью не отрицал, она всё-таки утешала его, но цену себе он знал точную. (5)Что верно, то верно: задачи он решал не то чтобы с лёту, но с единого взгляда. (6)А вот по литературе и по всем другим многоречивым предметам он не мог учиться хорошо. (7)Суть всех этих рассказов, повестей, стихов укладывалась в одной фразе, а учителя требовали развёрнутого ответа. (8)Конечно, Серому слов было не жалко, однако не хотел он ради «пятёрки» говорить столько, сколько тянуло на эту самую «пятёрку». (9)Ну что рассказывать про Тараса Бульбу? (10)Запорожец он! (11)А судьба ему досталась  —   злодейка. (12)Серый семь раз читал повесть и все семь раз плакал.

(13)Короче говоря, школьная жизнь шестиклассника Чумака была очень даже непростой. (14)А Наталью Лоскутикову выделял он не только за ум и за глаза её небесной радости. (15)Главное, что жизнь у неё в школе была ясная, потому что за отметками Наталья не гонялась, они сами к ней липли, как мухи на сладкое.

(16)Вот и нынче урок был «Морские кишечнополостные».

(17)В учебнике даны полипы, коралловые рифы и медузы. (18)А Наталья ещё и про иглокожих доложила. (19)И не просто словечками закидала, взяла мел да и нарисовала всё на доске.

(20)Конечно, «пятёрка»!

(21)Учительница Клара Ниловна говорит:

 —   (22)Вижу, понравился вам ответ вашего товарища. (23)Но кто же вам мешает так учиться? (24)Почему Лоскутиковой интересна жизнь моря, а вам, людям, родившимся на море, до этой жизни словно бы и дела нет?

(25)После урока Серый подошёл к Лоскутиковой:

 —   (26)Наталья, хочешь одну вещь покажу?

 —   (27)Покажи!  —   удивилась Лоскутикова.

(28)Они выскочили из школы, забежали за угол. (29)Серый приостановился возле ступенек в подвал, огляделся.

 —   (30)Наталья, лебеди у меня там,  —   признался Сергей,  —   на озере лёд, погибнуть они могут.

(31)Свет в подвал проникал через зарешеченное окошко, и глаза к темноте привыкли не сразу.

 —   (32)Тут вода!  —   поёжилась Лоскутикова возмущённо.

(33)Серый взял Наталью за руку, вывел на сухое место, и тут она увидела: в сумраке маячили лебединые шеи. (34)Серый достал из карманов хлеб, растёр в ладонях, кинул лебедям.

 —   (35)Это и есть белые лебеди?!  —   усмехнулась Лоскутикова.

 —   (36)Самые настоящие,  —   погордился Серый.

 —   (37)Да они у тебя не белые, а грязные. (38)Фу, а пахнет-то как!

(39)И Лоскутикова, перебежав на каблучках воду, выскочила из подвала. (40)Серый стоял, недоумённо глядя девочке вслед, и почему-то не хотелось ему больше выделять Лоскутикову ни за ум, ни за глаза её небесной радости…

(1)Шла Великая Отечественная война. (2)Фашисты окружили, блокировали Ленинград, и начались страшные дни города на Неве…

(3)О том, что обед будет из трёх блюд и готовят его повара с особым старанием, ребята детского дома знали. (4)Директор дома, Мария Дмитриевна, так и сказала:

– (5)Сегодня, ребята, полный у нас обед: первое будет, второе и третье.

(6)Что же будет ребятам на первое?

– (7)Бульон куриный?

– (8)Борщ украинский?

– (9)Щи зелёные?

– (10)Суп гороховый?

– (11)Суп молочный?

(12)Нет, не знали в осаждённом Ленинграде таких диковинных супов, совсем другие супы в Ленинграде. (13)Приготовляли их из дикорастущих трав, которые нередко бывали горькими, вяжущими. (14)Ошпаривали их кипятком, выпаривали и тоже использовали для еды. (15)Назывались такие супы из трав по-особенному – супами-пюре. (16)Вот и сегодня ребятам – такой же суп.

(17)Миша Кашкин, местный всезнайка, всё точно про праздничный суп пронюхал.

– (18)Из сурепки он будет, из сурепки, – шептал ребятам.

(19)Из сурепки? (20)Так это ж отличный суп. (21)Рады ребята такому супу, ждут не дождутся, когда позовут на обед.

(22)Вслед за первым получат сегодня ребята второе. (23)Что же им на второе будет?

– (24)Макароны по-флотски?

– (25)Жаркое?

– (26)Рагу или гуляш?

(27)Нет. (28)Не знали ленинградские дети подобных блюд.

(29)Миша Кашкин и здесь пронюхал.

– (30)Котлеты из хвои! Котлеты из хвои! – кричал мальчишка.

(31)Рады ребята таким котлетам. (32)Скорей бы несли обед.

(33)Завершался праздничный обед, как и полагалось, третьим. (34)Что же будет сегодня на третье?

– (35)Компот из черешни?

– (36)Запеканка из яблок?

– (37)Апельсины?

– (38)Желе или суфле?

(39)Нет. (40)Не знали ребята подобных третьих. (41)Кисель им сегодня будет.

– (42)Повезло нам сегодня, потому что кисель из ламинарии, из морских водорослей, – шептал Кашкин. – (43)И ещё сахарину туда добавят, достанется по полграмма на каждого.

– (44)Сахарину! (45)Вот это да! (46)Так это ж на объеденье кисель получится.

(47)Обед был праздничный, полный – из трёх блюд. (48)Вкусный обед! (49)На славу!

(50)Не знали блокадные дети других обедов.

(51)900 дней продолжалась блокада города, но устояли ленинградцы, разбили фашистов. (52)Пришла в Ленинград победа!

(По С.П. Алексееву)

(1)Когда спра­ши­ва­ют, по­че­му я, че­ло­век впол­не су­хо­пут­ный, так при­вя­зан к Се­ва­сто­по­лю, к мо­ря­кам и ко­раб­лям, я го­во­рю:

– (2)По­то­му что море я по­лю­бил в дет­стве.

(3)И се­год­ня мне хо­чет­ся вспом­нить по­дроб­но­сти тех дней, когда я впер­вые ощу­тил тоску по Се­ва­сто­по­лю.

(4)Это слу­чи­лось в на­ча­ле июня. (5)Я от не­че­го де­лать зашёл к Ша­ли­мо­вым. (6)Лёшка сер­ди­то ма­сте­рил из за­гну­той мед­ной труб­ки и гвоз­дя пугач-хло­пуш­ку. (7)На меня он толь­ко гля­нул с хму­рым рав­но­ду­ши­ем. (8)В те дни, о ко­то­рых я рас­ска­зы­ваю, он драз­нил меня не­по­нят­ным про­зви­щем Кна­бель. (9)Впро­чем, Лёшкины драз­нил­ки были без­злоб­ные, а

по-на­сто­я­ще­му злил­ся он, если к нему лезли под руку во время важ­ной ра­бо­ты. (10)По­это­му я не стал со­вать­ся и раз­гля­ды­вать пугач, а смир­но при­сел на укры­тую су­кон­ным оде­я­лом койку.

(11)На ко­рич­не­вом сукне ле­жа­ла книга, на ко­то­рой были раз­ла­пи­стые якоря, па­рус­ные ко­раб­ли и слова: «С. Гри­го­рьев. Ма­ла­хов кур­ган».

(12)Всё, что было свя­за­но с морем и па­ру­са­ми, при­во­ди­ло меня в вол­не­ние. (13)Книгу я тихо от­крыл и стал чи­тать, как де­ся­ти­лет­ний маль­чик Вень­ка стоит на крыше сво­е­го дома и смот­рит на вхо­дя­щую в бухту эс­кад­ру, как бле­стит на солн­це оран­же­вая реб­ри­стая че­ре­пи­ца на белых до­ми­ках.

(14)Я ли­стал стра­ни­цы не­слыш­но и сидел не ше­ве­лясь, боясь лиш­ним дви­же­ни­ем на­пом­нить о себе.

(15)Ви­ди­мо, с пу­га­чом ла­ди­лось: Лёшка, не ска­зав ни слова, ушёл, а через ми­ну­ту на дворе грох­ну­ло. (16)Вы­стрел встрях­нул меня — надо было при­ни­мать ре­ше­ние. (17)По­про­сить Лёшку, чтобы дал по­чи­тать? (18)Он может от­ве­тить «бери», а может и бурк­нуть «сам читаю» или «не моя». (19)Я не­по­слуш­ны­ми паль­ца­ми рас­стег­нул на жи­во­те оло­вян­ные пу­гов­ки, за­пи­хал книгу и боком скольз­нул на кухню. (20)Щёлкнул на двери крюч­ком и замер с книж­кой у стола…

(21)Через какое-то время Лёшка задёргал дверь.

– (22)Кна­бель, это ты сты­рил книгу?

– (23)Всё равно не дам, пока не до­чи­таю! — от­ча­ян­но ска­зал я, по­то­му что рас­стать­ся с по­ве­стью о Се­ва­сто­по­ле было, ка­за­лось, выше моих сил.

– (24)Ну, толь­ко выйди, — не­хо­ро­шим го­ло­сом пре­ду­пре­дил Лёшка.

(25)К се­ре­ди­не сле­ду­ю­ще­го дня я до­чи­тал «Ма­ла­хов кур­ган» и, ви­но­ва­тый, го­то­вый к за­слу­жен­ной каре, но всё равно счаст­ли­вый, понёс книгу Лёшке. (26)Лёшка встре­тил меня впол­не ми­ро­лю­би­во, улыб­нул­ся и ска­зал:

– (27)Да ладно, у меня сей­час «Во­семь­де­сят дней во­круг света» есть, а эту читай ещё, если охота…

(28)И я читал ещё. (29)Не спеша. (30)Про Вень­ку и про На­хи­мо­ва, про ги­бель ко­раб­лей, за­топ­лен­ных у входа в бухту, и про мат­ро­сов на ба­сти­о­нах. (31)А ещё в книге был Се­ва­сто­поль. (32)Я читал о жут­ких

не­пре­кра­ща­ю­щих­ся бом­бар­ди­ров­ках, о раз­ва­ли­нах и по­жа­рах, но сквозь дым во­ен­но­го раз­ру­ше­ния про­дол­жал ви­деть мир­ный и сол­неч­ный город у не­обо­зри­мо­го моря. (33)Тот, ко­то­рый нужен был мне…

(1)Солнечные лучи, легко пронзая белые занавеси, веером разлетаются по комнате.

(2)Что сулит мне этот долгожданный воскресный день? (3)Может, буду помогать маме собираться на дачу. (4)На даче, в двух шагах от застеклённой веранды, висит удобный, глубокий гамак, в который так хочется поскорее залезть, что он мне снится по ночам – в виде сказочной ладьи, плывущей над сосновым лесом. (5)А ещё на даче имеется сердитый медный самовар. (6)Он кормится шишками и очень недоволен, когда их мало.

(7)А может быть, сегодня пойдём гулять через Тучков мост, на Петроградскую сторону. (8)Забредём в Зоосад. (9)Вот это будет здорово! (10)Соседская Ирочка рассказывала, что там с недавних пор катают не только на пони, но и на верблюдах.

(11)А может, мы поедем в большой парк на островах. (12)В парке папа берёт лодку и даёт мне немного погрести. (13)Но это – мечты. (14)А покамест я ещё лежу в своей кровати.

(15)Вот скрипнула дверь. (16)Ныряю с головой под одеяло. (17)Пускай папа подумает, что я куда-то подевалась. (18)Я часто так от него прячусь, а он очень пугается и драматическим голосом взывает к несуществующей публике:

– (19)Пропал ребёнок! (20)Вот несчастье! (21)Куда же он у меня подевался? (22)Надо срочно позвонить в милицию! (23)Вы случайно не видели, дорогие граждане, здесь одну противную девчонку, которая вечно пропадает? (24)Ленка, Ленка, где ты?

(25)Тут я выскакиваю и ору:

– (26)Не надо милицию! (27)Я нашлась!

– (28)Ах, ты нашлась, – говорит папа, – вот я тебя сейчас!

(29)И у нас начинается развесёлая возня, беготня по комнате и швыряние подушек до тех пор, пока мама решительно не прекращает этот шум, который может потревожить соседей.

(30)Лежу, притаившись, и хихикаю под одеялом, но никто меня не ищет. (31)Делаю маленькую щёлку и оглядываю комнату одним глазом. (32)В чём дело? (33)Мама стоит подле табуретки с моими вещичками. (34)Она наклоняется, берёт платьице, перебирает его руками, а сама смотрит куда-то в сторону, в одну точку, и лицо у неё напряжённое и такое печальное, что мне становится не по себе.

(35)Высвобождаюсь из-под одеяла – мама словно не видит меня.

– (36)Мамуленька, видишь, я уже встала…

– (37)Да, да…

(38)Мама всё ещё отсутствует, её нет со мной.

(39)Тихонько дотрагиваюсь до маминой руки, и вдруг она, обычно такая сдержанная, крепко-крепко, до боли, обнимает меня, прижимает к себе, будто боится, что меня могут отнять у неё, забрать, увести.

(40)Приходит папа. (41)Он тоже какой-то необычный, невесёлый.

– (42)Лена, – медленно говорит он, – сегодня война началась. (43)Побудь дома одна. (44)Нам с мамой надо уйти.

…(45)Я встревожена. (46)Война! (47)Как это – война? (48)Что это – война? (49)От мальчишек из нашего двора я знаю, что война – самая интересная на свете игра, в которую девчонок берут только в виде исключения. (50)Все бегут, стреляют из деревянных пистолетов, рогаток, кричат «Ура!» и дерутся. (51)Но это игра… (52)А как выглядит война взаправдашняя?